1901.11.11 - С. П. Дягилев
[Петербург], 11 ноября 1901 г.
Многоуважаемый Виктор Михайлович.
Посылаю Вам последний [номер] «Мира искусства»1. Во-первых, в нем помещены двадцать три снимка с произведений Иванова, а во-вторых — статья Философова о книге Бенуа. Знаю, что о первом Вы скажете, что данный нами Иванов не есть «настоящий» Иванов, о втором уже, наверно, подумаете: «хвост вытянем, нос увязнет». Дать номер Иванова, да еще входить в оценку его, и к тому еще сопоставлять с Вашей деятельностью — поверите ли — это такой труд, от которого обливаешься потом. Иванов или, скорее, отношение к Иванову — целая загадка. С одной стороны, кто из русских людей его не знает? И с другой — никто из русских людей его не знает.
Стасов, Бенуа, теперь мы с Философовым — все оценивают его по-своему. Публика же знает до надоедливости лишь его картину, намозолившую глаза во всевозможных воспроизведениях до «Нивы» включительно.
Вы должны понять, какое усилие надо сделать, чтобы представить Иванова новым, невиданным и современным, с точки зрения интереса к нему, ибо в Иванове есть элементы очень современные.
Дать Иванова в журнале, претендующем на «передовитость», конечно, не значит — исчерпать его, но — заинтересовать им. Думаю, что это достигнуто. Излагаю Вам мою точку зрения потому, что появление этого номера обязано в очень многом Вашему влиянию во время наших интересных и живых бесед. Что же касается до статьи, то я могу сказать, что мы ее писали вдвоем с Философовым. Дело было летом, в деревне, единственное время, когда вырываешься из омута, когда можно одуматься, когда обмен мыслей живее и непосредственнее. Итак, я хочу сказать, что я обеими руками подписываюсь под этой статьей и считаю, что в ней высказано то, о чем так долго и так мучительно думалось и спорилось за все последнее время. Я говорил Вам, что Вы, Ваше творчество и оценка его — за уже много лет самое тревожное, самое жгучее и самое нерешенное место в спорах нашего кружка. И если бы Вы подслушали хоть один наш разговор, Вы, конечно, не относились бы к нам с той суровостью и нерасположением, с какими Вы думаете о нас. Даже делая одно и то же дело (а мы, я повторяю Вам упорно, делаем одно и то же дело!), нельзя быть солидарными во всем: возраст, разность во взглядах поколений делают свое, но поймите же Вы, что из всего поколения наших отцов — Вы ближе к нам, чем все остальные. Тут ведь происходит то же недоразумение, как у Стасова с Малявиным. Малявин — плоть от плоти Репина, его дитя, его непосредственное и логическое развитие — признается Стасовым, так сказать, его же дедушкой, за ярого уродливого декадента! Где же тут логика? Ослепление борьбы не дает людям силы видеть вещи, как они есть на самом деле.
Письмо это вылилось у меня — не знаю, быть может, в нем много необдуманного и лишнего, но я его запечатываю, ибо не хочу его обдумывать. Судите его сами, а, если захотите,— ответьте...
Глубокоуважающий Вас С. П. Дягилев.
P. S. Не поленитесь прочесть и мою статью о музеях2.
(Публикуется по:
Виктор Михайлович Васнецов:
Письма. Дневники. Воспоминания. Суждения современников/
Сост., вступ. ст. и примеч. Н.А. Ярославцевой. –
М.: Искусство, 1987. – 496 с., [24] л. ил., 1 л. портр. –
(Мир художника). – С. 284-285.)
В.М. Васнецов. Брусила и берендеи-робята. Эскиз костюмов. 1885. ГТГ. | В.М. Васнецов. Снегурочка и Лель. Эскиз костюмов для оперы Н. А. Римского-Корсакова «Снегурочка». Около 1885 г. | Проект фасада Третьяковской галереи Васнецов В.М. |
Многоуважаемый Виктор Михайлович.
Вы задали мне вопрос: как пишут на известковой воде? Должен был сказать, что не знаю.
Этот вопрос засел мне в голову, припоминаю, что в 50—60-х годах у меня в руках была книга «Traktato di Piktura» Леонардо да Винчи на итальянском языке конца XVIII в[ека], трактующая о живописи аль фреско, аль секко и др. с технической стороны. Искал тогда французского перевода и не нашел.
Здравствуй, Виктор!
Пишу с выставки. Рамы на акварелях, конечно, могут быть те, которые у тебя. Я сделал список твоих вещей (пока приблизительный) для каталога. Голову Грозного я назвал просто «Иоанн Грозный». Если можно, хорошо было бы, если ты сам окрестил свои вещи.
Глубокоуважаемый и дорогой Виктор Михайлович. Вы совершенно верно поняли руководящую мысль при награждении Вас Почетным легионом, этим лучшим, по смыслу учреждения, европейским орденом.