1918.05.02 - Воспоминания В. М. Васнецова о С. И. Мамонтове.

          Воспоминания В. М. Васнецова о С. И. Мамонтове ¹.

Москва, 2 мая 1918 г.

          Вспоминаем мы сегодня дорогого всем нам Савву Ивановича Мамонтова.
          Кто знал его или только раз встретился с ним, тот его уже не забудет; особенно, если это художник, музыкант, певец, артист или вообще человек, близкий к искусству и любящий его. Для нас, художников, он был родной — свой человек. Конечно, его роль и в других областях общественной жизни значительна, как личности одаренной, творческой, как, например, в области железнодорожного строительства. Но нам, художникам и артистам, он дорог особенно и по-своему. Буду говорить только как художник. Чем он нас привлекал к себе? Да особенной чуткостью и отзывчивостью ко всем тем чаяниям и мечтам, чем жив и живет художник. Мало о нем сказать, что он любил искусство — он им жил и дышал, как и мы, художники. Без художества и его творящей жизнь красоты он и дня не прожил бы — это была и его и наша стихия. Она нас и роднила •с ним. Ему был понятен трепет творческого вдохновения и порыва художника. Он был надежный друг в самых рискованных и стремительных художественных полетах и подвигах... С ним было легко работать, с ним художник не заснет, не погрузится в тину повседневья и меркантильной пошлости.
          С Саввой Ивановичем познакомил меня Репин в 1878—1879 гг.
          Репин, Поленов и Антокольский познакомились с ним и его семьей, кажется, в Риме². При первой встрече он поразил меня и привлек даже своей наружностью: большие сильные — я бы сказал, волевые глаза, вся фигура стройная, складная, энергичная, богатырская, хотя среднего роста, обращение прямое, откровенное — знакомишься с ним в первый раз, а кажется, что уже давно был с ним знаком. Было это на Рождестве и, кажется, чуть ли не в первый же вечер нашего знакомства, я, человек в те времена очень необщительный и застенчивый, стоял уже на домашней сцене в живой картине «Видение Маргариты Фаусту» в виде Мефистофеля вместе с Владимиром Сергеевичем Алексеевым (братом Станиславского)³, который изображал Фауста. И ведь меня никто не принуждал к этому, а просто фигура моя показалась подходящей и готово! <...>
          И вся семья: незабвенная Елизавета Григорьевна, и дети, и братья Саввы Ивановича, и их семьи, племянницы, племянники — все жили искусством, сценой, пением в этой веющей художеством атмосфере и все оказывались под волшебным жезлом «Дяди Саввы» прекрасными, чуть не гениальными артистами и актерами.
          По вечерам сходились и читали по ролям Шекспира, Островского, Майкова и др.
          Первая пьеса на домашней сцене Саввы Ивановича, которую пришлось мне видеть, была лирическая драма Майкова «Два мира». Прекрасная постановка, декорации, костюмы В. Д. Поленова меня,. видавшего только казенную сцену, просто поразили своей художественностью, я почувствовал, что тут веет чем-то новым, свежим. Играли: Деция — Поленов, Лиду — Елизавета Григорьевна, и играли трогательно, задушевно, и всюду чувствовалась вдохновляющая сила самого Саввы Ивановича, что проявлялось и сказывалось во всех пьесах, которые ставились на их домашней сцене.
          Сам я, конечно, никогда не думал касаться театра, постановки и игры. И вот, вдруг, на одном из вечеров читали «Снегурочку» Островского. Мне выпало на долю читать Деда Мороза. Это было перед Рождеством и решено было поставить «Снегурочку». Нужны, конечно, декорации, рисунки костюмов и проч. Савва Иванович обратился ко мне, да, кроме того, под его вдохновляющим деспотизмом я должен был играть Деда Мороза. Что тут делать? Никогда ни на какой сцене я не игрывал — декорации и костюмы еще куда бы ни шло. Отнекиваться не полагалось, да как-то стыдно было. Ну, и играл Деда Мороза и играл не один раз! После Мороза-то с тех пор, конечно, на сцену ни ногой⁴.
          Так как это было перед самым Рождеством, то пришлось спешить и быстро сделать рисунки декораций, костюмов, и роль разучивать, что с непривычки было трудновато.
          Рисунки одобрены, Савва Иванович весело подбадривает, энергия растет. Собственными руками написал я четыре декорации: Пролог, Берендеев посад, Берендееву палату и Ярилину долину. Писал я их опять и понятия не имевший, как пишутся декорации. До часу или до двух ночи бывало пишешь и водишь широкой малярной кистью по холсту, разостланному на полу, и сам не знаешь, что выйдет. Поднимешь холст, а Савва Иванович уже тут, взглянет ясным соколиным оком, скажет бодро, одушевленно: «А хорошо!». Посмотришь, и впрямь как будто хорошо. И как это удавалось — не поймешь. Должно быть, его же колдовством.
          «Снегурочка» удалась нам вполне. Царя Берендея играл даже сам Савва Иванович, и ставилась она у нас раза четыре.
          Какие у нас бывали: Весна, Снегурочка, Купава, Бобыль и Бобылиха! Какой царь Берендей был Спиро Петр Антонович!! Кто видели, а особенно играли, те нашу «Снегурочку», я думаю, никогда не забудут! Без волшебника дяди Саввы, конечно, ничего бы не вышло.
          А как мы церковь в Абрамцеве строили? Идея соорудить церковь, вероятно, была Елизаветы Григорьевны, человека глубоко религиозного. В. Д. Поленов предложил взять за образец Новгородский храм Спаса Нередицкого. Он и я конкурировали в составлении проекта церкви. Мой рисунок вышел более в московском характере, чем в новгородском, но в семейном жюри к исполнению был принят мой эскиз с некоторыми изменениями. Летом сделали закладку, и на другой год храм был уже готов. Все мы, художники Поленов, Репин, я, сам Савва Иванович и семья его принялись за работу дружно, воодушевленно. Наши художественные помощницы: Елизавета Григорьевна, основавшая в Абрамцеве известную столярную художественную мастерскую, Елена Дмитриевна Поленова, Наталья Васильевна Поленова (тогда еще Якунчикова), Вера Алексеевна Репина⁵ — от нас не отставали. Мы чертили фасады, орнаменты, составляли рисунки, писали образа, а дамы наши шили, вышивали хоругви, пелены и даже на лесах около церкви высекали по камню орнаменты, как настоящие каменотесы. Савва Иванович, как скульптор, тоже высекал по камню. Своей работой он помогал нам только в свободное время, приезжал к нам к вечеру и по праздникам, т. к. вел в это время великое общественное и ответственное дело постройки Северной дороги. В наезды свои, конечно, всех воодушевлял. Подъем энергии и художественного творчества был необычайным: работали все без устали, с соревнованием, бескорыстно. Казалось, опять забил ключом художественный порыв творчества Средних веков и века Возрождения. Но там тогда этим порывом жили города, целые области, страны, народы, а у нас только Абрамцевская малая художественная дружеская семья и кружок. Но что за беда? — дышалось полной грудью в этой зиждительной атмосфере. Работа кипела. Поленов создал прекрасный иконостас строгого новгородского стиля и орнамента, можно сказать, образец своего рода. Написал он также на вратах «Благовещение», одно из его прекраснейших произведений. Репин написал образ «Нерукотворного Спаса». Неврев Н. В. — «Николая Чудотворца». Мои там работы: небольшой образ «Богоматери» в иконостасе, послуживший мне впоследствии во Владимирском соборе, «Преподобный Сергий» и несколько других малых образов. Своей рукой я расписал клиросы, даже пришлось самому набирать мозаику пола с рабочими бетонщиками. И все спорилось и кипело, и во всем веял подъем духа и энергии самого Саввы Ивановича. Нужен кузнец ковать кресты, решетки — вот он, мастера камнетесы, позолотчики? — все живой рукой есть, по-щучьему велению. А сам везде, шуткой, веселым словом подбодрит, подкрепит уставшую руку...
          Церковь кончена, освящена в Спасов день. Веселье, радость! Чувствуется, что-то сделано, что-то создано живое!
          Теперь любопытные ездят в Абрамцево смотреть нашу маленькую, скромную, без показной роскоши Абрамцевскую церковь. Для нас, работников ее — она трогательная легенда о прошлом, о пережитом, святом и живом творческом порыве, о дружной работе художественных друзей, о дяде Савве, о его близких...
          Но вернемся к ушедшему другу. Наиболее близкое искусство сердцу Саввы Ивановича была, конечно, музыка и, главным образом, опера и сцена. Этому делу он отдался всей душой. Явилась Частная опера. О значении ее пусть скажут специалисты. Разумеется, в сотрудники свои, как чуткий эстетически, он призвал художников. Первой поставлена была опера «Русалка» Даргомыжского. В постановке ее пришлось участвовать и мне. По моему выработанному акварельному эскизу была написана декорация подводного терема Русалки покойным милым Левитаном. Раковины, кораллы и все удалось. Терем вышел фантастичный, подводный вполне. И «сам» остался доволен. Костюмы главных персонажей: Русалки, Мельника, Князя и Княгини — пришлось тоже обрабатывать нам самим. Глаз Саввы Ивановича, разумеется, вникал во все, включительно до узелка веревочки на лапте. Он витал всюду. Помню его крайне смущенный вид, когда предстал перед ним Мельник в виде не то франтоватого полотера, не то трактирного полового. Ну, конечно, к огорчению парикмахера, пришлось нам порастрепать волосы и весь костюм его привести в надлежащий художественный порядок. А когда дело дошло до сумасшедшего Мельника, то досталось тогда и рубахе его и прочему. Все очень чистенькое, выглаженное было разорвано и истрепано нашими собственными руками и приведено в самый сумасшедший вид к великому огорчению бутафоров и тех же парикмахеров. Добродушный наш Мельник, славный Бедлевич⁶, очень обрадовался нашей трепке, а сам Савва, вижу, совсем повеселел. Принялись за Русалку. Досталось тогда милой уважаемой Надежде Васильевне Салиной⁷. Волосы ее, собственные и прекрасные, тоже надо было не пожалеть, растрепать по-нашему, и каждая складка на платье Русалки должна лежать так, как нам нужно, водяные цветы, травы должны опять ложиться и сидеть по нашему капризу, купавки в волосах должны быть вот тут, а не в другом месте. И пришлось ей бедной, должно быть, немало претерпеть — не смотришь ведь, свои у ней волосы или чужие, больно или нет... Русалок тоже пришлось размещать и рассаживать по сцене самим. И правду сказать, подводное царство вышло не худо. Русалка своим дивным пением произвела восторг. Слава Русалке! Слава Савве Ивановичу! Да, пожалуй, спасибо и нам, работникам!
          Так началась знаменитая Частная опера. Затем продолжалась постановка и других опер: «Хованщина»⁸, где Ап. Васнецов так неподражаемо показал подлинный лик воскрешенной им старой Москвы и Руси, «Садко»⁹, «Лакме»¹⁰ и другие с прекрасными декорациями и костюмами Врубеля¹¹, Левитана¹², Серова¹³, Коровина¹⁴, Головина¹⁵. Все работали с Саввой Ивановичем во всю меру и силу своего могучего таланта.
          Не забыть мне, как изумительно был поставлен Саввой Ивановичем с Поленовым «Орфей в аду» — Глюка! Это было полное совпадение глубокого настроения, гениальной музыки и дивных декораций Василия Дмитриевича.
          Ставилась и опера «Снегурочка» — Римского-Корсакова. Для нее я успел сделать Савве Ивановичу только рисунки декораций и костюмов¹⁶. Теперь они в Третьяковской галерее. В постановке ее на сцене мне не пришлось участвовать, я уже переезжал тогда в Киев.
          О литературных его способностях и трудах, как не литератор, я говорить не буду. Но знаю, что многие пьесы ставились на домашней сцене с успехом¹⁷.
          В позднейшие годы, когда в силу обстоятельств он оставил оперу и занялся главным образом керамикой, которая его и ранее привлекала. Керамическую мастерскую из Абрамцева, где она была ранее, он перевел в Москву на Бутырки и назвал «Абрамцево». И здесь с ним работали такие могучие таланты, как Врубель, Серов, Коровин, Головин, Аполлинарий Васнецов и др. Врубель¹⁸ дал особенно много изумительно красивых полив. Их радужные переливы. цвета и блестки, дают большую радость художественному глазу.
          Сам Савва Иванович не был в тесном специальном смысле художник, певец или актер, или скульптор, а была в нем какая-то электрическая струя, зажигающая энергию окружающих. Бог дал ему особый талант возбуждать творчество других.
          Савва Иванович лепил много и очень удачно и интересно. Кажется, вскоре после Абрамцевской церкви Репин, С [авва] И[ванович] и я решили слепить бюсты каждого из нас — Савву Ивановича вылепил Репин (превосходно), с меня лепил сам С [авва] Ив[анович] весьма удачно, а я в свою очередь лепил Илью Ефимовича — единственно сколь-нибудь серьезная скульптура — гипс, оригинал до сих пор существует в Абрамцеве — работали все вместе друг с другом. Бронзовый отливок бюста Репина моей работы находится в галерее Ив[ана] Цветкова.
          За самые последние годы потянулись к незабвенному и любвеобильному Савве Ивановичу и все наши юные артистические силы с творческими волнующими исканиями, и были им пригреты около неугасавшего художественного его очага.
          Из всего, что я рассказал, видно, как легко и привольно было работать художнику, да и всякому артисту, с Саввой Ивановичем. Было чем дышать в его семье и кружке. Без сомнения, были и другие кружки и семьи, где также жило и ценилось искусство живое и подлинное.
          Тогда, в те же времена, жил другой великий подвижник и деятель на почве Искусства, незабвенный Павел Михайлович Третьяков и созидал свою монументальную национальную русскую галерею, куда собирались им плоды многообразных наших художественных настроений, высоких чаяний совершенства и красоты. Радостно на душе, что были тогда на Руси места и люди, как Савва Иванович, около которых мог ютиться, расти и расцветать нежный цветок Искусства и давать плоды зрелые, которые, несмотря ни на какие перевороты, не потеряют своей ценности до тех пор, пока не замрут в душе человека инстинкты и потребности прекрасного.
          Таких людей, как Савва Иванович, сегодня нами вспоминаемый, особенно следует ценить нам, русским, где Искусство, увы, потеряло связь с родной почвой, питавшей его в былые времена. Нужны личности не только творящие в самом Искусстве, но и творящие ту атмосферу и среду, в которой может жить, процветать, развиваться и совершенствоваться Искусство. Таковы были Медичи во Флоренции, Папа Юлий II в Риме и все подобные им творцы художественной среды в своем народе.
          Таков был и наш почивший друг Савва Иванович Мамонтов. Мы все, любящие Искусство и радость красоты, пока живы, никогда его не забудем, и те, кто после нас будет жить, пусть никогда не забывают Саввы Мамонтова!
          Мир ему, вечная бессмертная слава и память!

¹Воспоминания В. М. Васнецова о С. И. Мамонтове были прочитаны им в Московском Художественном театре 2 мая 1918 г. по случаю кончины С. И. Мамонтова. Напечатаны в книге: В. С. Мамонтов. Воспоминания о русских художниках (М., 1950, с. 63—69).
²Мамонтовы познакомились с Репиным, Поленовым и Антокольским в 1873 г. в Риме, где около Мамонтовых сформировался артистический кружок, в него входили композитор М. М. Иванов, поэт А. А. Голенищев-Кутузов, 3. С. Оболенская с дочерьми. Силами кружка дома у Мамонтовых поставили «Женитьбу» Гоголя, устраивали шествие в карнавалах. Е. Г. Мамонтову за ее радушное отношение к людям в кружке звали «наша мама».
³Владимир Сергеевич Алексеев — брат Константина Сергеевича Станиславского, член мамонтовского кружка.
⁴В. С. Мамонтов в своих воспоминаниях отмечал сценическое мастерство Васнецова в исполнении роли Деда Мороза: «Своим русским говором на «о», своей могучей сценической фигурой он создал незабываемый образ хозяина русской зимы. Как живой стоит он и сейчас у меня перед глазами в белой, длинной, просторной холщовой рубахе, кое-где прошитой серебром, в рукавицах, с пышной копной белых, стоящих дыбом волос, с большой белой лохматой бородой. «Любо мне, любо, любо», — слышится мне его голос» {В. С. Мамонтов. Воспоминания о русских художниках. М., 1950, с. 27). Васнецов неохотно выступал в качестве актера, в одном из писем к Елизавете Григорьевне Мамонтовой 26 декабря 1896 г. он писал: «Я не убежден, что Савве Ивановичу желательно мое участие в спектакле.
Если бы я не опасался расстроить спектакль и тем огорчить Вас и всю молодежь, я с радостью отказался бы от своей роли. Если я вздумаю объясниться с ним, то, вероятно, между нами приятного разговора не произойдет. Верьте моему искреннему желанию не огорчать, всех вас» (ЦГАЛИ, ф. 799, оп. 1, ед. хр. 317, лл. 58—58 об., не опубл.)..
⁵Вера Алексеевна Репина (1855—1918) — первая жена И. Е. Репина.
⁶Антон Казимирович Бедлевич (ум. 1917) — оперный певец, выступал в Частной опере С. И. Мамонтова.
⁷Надежда Васильевна Салина (1864—1956) — певица, артистка Русской Частной оперы и Большого театра.
⁸В 1897 г. Aп. M. Васнецов написал для Частной оперы декорации к опере М. П. Мусоргского «Хованщина»: «Красная площадь» (бум., кар., акв., ГТГ), «Стрелецкая слобода» (бум., кар., акв., ГТГ), «Скит» (бум., уг., акв., ГТГ) и др.
⁹«Садко» — опера Н. А. Римского-Корсакова, шла с декорациями М. А. Врубеля, выполненными в 1897 г.
¹⁰«Лакме» — опера Л. Делиба, шла с декорациями К. Коровина, написанными в 1886 г.
^11-14 Для Частной оперы писали декорации: М. Л. Врубель (к операм Н. Л. Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане» — 1900 г., «Царская невеста» — 1898 г., «Моцарт и Сальери» — 1898 г.), И. И. Левитан (к опере М. И. Глинки «Жизнь за царя»), К. А. Коровин (к операм Мусоргского «Борис Годунов» — 1898 г., Д. Пуччини «Богема» — 1885—1886 гг., Ж. Визе «Кармен» — 1886 г.), В. А. Серов (к опере А. Н. Серова «Юдифь»), Александр Яковлевич Головин (1863—1930) (к операм Н. А. Римского-Корсакова «Псковитянка», X. Глюка «Орфей в аду» — 1885—1886 гг., Ж. Визе «Кармен» и Дж. Верди «Травиата» — 1885—1886 гг.). Об этом в кн.: В. П. Шкафер. Сорок лет на сцене русской оперы. Воспоминания, 1890—1930. Л., 1936, с. 131—174.
¹⁵К опере «Снегурочка» по эскизам Васнецова писали декорации ученики Поленова: Коровин, Левитан, Серов.
¹⁶С. И. Мамонтов был неистощим на литературные выдумки: писал пьесы, шарады, посвящения (см. примеч., ч. I, 1893 г., № 1). В Абрамцеве устраивали шутливые игры в форме диалогов, в одной из них — «Peties jeux» от 29 июля 1891 г. — упоминается В. Васнецов:

¹⁷М. А. Врубель исполнил в 1899—1900 гг. для завода С. И. Мамонтова эскизы полив на темы опер «Снегурочка» («Мизгирь», «Купава», бум., акв., ГТГ) и «Садко».

А. М. Васнецов. Наш дом. Рябово Рис. 1919.

В. М. Васнецов. Монах сборщик. Рис. 1868.

В. М. Васнецов. Портрет В. Д. Поленова. 1882.