1902.10.03 - В. В. Стасову.
В. В. Стасову.
Москва, 3 октября 1902 г.
Многоуважаемый Владимир Васильевич, исполняя Ваше желание, сообщаю Вам то, что вспомнилось о моем первом знакомстве с милым Антокольским1. Давно это было, многое забылось.
В 67-м г. я приехал в Петербург, в 68-м поступил в Академию художеств и весной того же года рисовал в натурном классе. Выше амфитеатра места, на которых сидели мы, рисовальщики с натуры, помещались обыкновенно скульпторы с досками и глиной и лепили с того же натурщика. Был я тогда малый довольно усердный к работе, а к работе с натуры относился с особым почтением и посещал классы аккуратно до наивности (и хорошо, конечно, делал). В антрактах, когда все отдыхали, ходил смотрел работы товарищей и. удивлялся необыкновенному их мастерству, на мой тогдашний взгляд. Заходил и к скульпторам. Сама уже техника лепки глиной была для меня новостью, было на что поглазеть и поудивляться. Как я ни был тогда юн и неопытен, а художественный инстинкт подсказывал мне и указывал нечто особое в работах этого несколько сухощавого, темноволосого и скорее интересного, чем красивого еврея. Становился поодаль за его спиной и внимательно следил: как из-под его пальцев появляются носы, глаза, руки, ноги и проч. — совсем удивительно! И он тоже иногда взглядывал на меня своими внимательными, всегда всматривающимися, темными небольшими глазами. После нескольких моих вечерних визитов к его работе он ласково обратился ко мне с каким-то вопросом, касающимся его работы. Я, смущенный неожиданным ко мне обращением, что-то ответил. Мы познакомились. Обо мне он едва ли что-либо слышал ранее, т. к. я был совсем новичок, а об Антокольском я уже слышал от своих товарищей, как о выдающемся талантливом скульпторе. Увлекались его «Спором о Талмуде» (голова), его «Евреем портным»2 и др. Товарищеская Академия его уже прославляла. Ласковое обращение его ко мне, едва начинающему ученику, меня тронула и привлекло к нему. С этого первого вечернего знакомства в классах Академии начались у нас с Антокольским самые дружеские теплые отношения. Хотя ближе всех к нему был, кажется, Репин. Кстати припомнить черту, рисующую его отношение к своим товарищам скульпторам, он, помню, особенно усиленно хлопотал об одной программе (барельефе) пенсионера-скульптора, отправленного тогда за границу, если не ошибаюсь, г. Чижова3, чтобы она непременно была помещена на стенах коридора (тогда было, кажется, правило: удавшимися скульптурными программами украшать стены Академических лестниц, коридоров и др[угих] помещений). Нравилась мне в Антокольском его необычайная любовь к искусству, его нервная жизненность, отзывчивость и какая-то особая, скрытая в нем теплота энергии. Любил он говорить, кажется, только об одном искусстве или по крайней мере всякие отвлеченные рассуждения и философствования сводил в конце к тому же искусству, о котором говорилось тогда у нас много, а спорили и еще того больше. В спорах он, как, впрочем, и все мы, был горяч, но всегда стремился всякую мысль определять и формулировать. Часто от него можно было услышать: «Я тебе шказу два весши...», и следовало затем какое-либо неожиданное определение. Жаргон его нас нисколько не смущал, а произносил он «по-рушки» иногда ужасно. Мне нравился даже его жаргон.
Все мы тогда считали себя реалистами, искали только правды в искусстве. Положим, правда эта представлялась нам довольно суженной. Подчеркивалась более только «правда» жизни обличительная и поучительная в известном гражданском смысле, что, впрочем, нисколько не мешало нам жить полной художественной жизнью, стремиться по мере сил к совершенству и любить, по-своему, красоту. Искания правды (хотя и узкой) заставляли нас изучать формы и краски в природе действительные и живые, а не выдуманные. Красота для нас не была сама по себе, а служила отражением и выражением высшей духовной красоты, т. е. внутренней, а не внешней только. По этому поводу приходилось слыхать от Антокольского, что греки выразили идеал внешней физической красоты, а христианская эпоха дала художнику идеал духовной красоты — внутренней, стало быть высший. Этот афоризм был для него не общим местом, а живой аксиомой, к осуществлению которой он потом стремился во всех своих работах. Вообще говоря, нам не безразлично было, что говорит образ душе, и слово «идеал» для нас не было пустым избитым словом без содержания, и Антокольский был из сильнейших и самых последовательных выразителей этого нашего настроения, которое и до сих пор, слава Богу, не исчезло в нас, его современниках, и нужно надеяться — будет жить в наших преемниках. Припоминается мне, как он готовился и исполнял свою первую серьезную статую — «Иоанна Грозного»4. Много он для нее читал, справлялся, думал и работал с натуры. Ничего не говорил: как она его сильно волновала. Работы его всем известны и перечислять их нет необходимости. Все они глубоко вдумчивы и рельефно выражают стремление одухотворить камень, в ясных и художественных формах осуществить свои думы и образы. Многое удалось, многое намечено. Я не знаю ни одной его работы, пустой и легкомысленной по замыслу (кроме, может быть, Христа-ламы)5. Его барельефы и надгробные памятники полны грустной элегии, напоминающей музыку Мендельсона.
Многие его сюжеты указывают, что Россия ему была близка и дорога. Он любил ее, несмотря на Париж. Антокольский в современной скульптуре, и особенно русской, имеет серьезное значение и смысл, как бы ни относилась к его работе критика наших «эстетов». Имя его крепко вырублено им самим в камне и стереть его трудно.
С совершенным почтением к Вам искренне преданный В. Васнецов.
1В 1902 г. умер М. М. Антокольский, и В. В. Стасов начал писать некролог. Некролог В. В. Стасова о М. М. Антокольском был напечатан в журнале «Вестник Европы» (1902, № 8, с. 835—846).
2М. М. Антокольский. «Спор о Талмуде» (1887, дерево, ГРМ), «Еврей-портной» (1864, горельеф, дерево, ГРМ).
3Матвей Афанасьевич Чижов (1838—1916) — скульптор.
4М. М. Антокольский. «Иоанн Грозный» (1871, бронза, ГРМ; 1875, мрамор, ГТГ).
5Речь идет о скульптуре М. М. Антокольского «Христос перед судом народа» (1874, бронза, ГРМ; 1876, мрамор, ГТГ). Эта работа находилась у С. И. Мамонтова и вызывала противоречивые мнения. Отрицательно отнесся к ней М. А. Врубель, он сказал Мамонтову: «Это в натуральный рост человека, видно — руки сформованы с натурщика. Как-то неприятно смотреть, это не скульптура...» (Врубель. Переписка. Воспоминания о художнике. Составители Э. П. Гомберг-Вержбинская, Ю. Н. Подкопаева, Ю. В. Новиков. Л., 1976, с. 239).
 В.М. Васнецов с родными и близкими |  Палаты царя Берендея Васнецов В.М. |  Гонец. 1881 г. Х., м. Собрание Г.П. Белякова. |