1898 - В. В. Стасов. Виктор Михайлович Васнецов и его работы
<...> Окидывая одним общим взглядом все работы Васнецова 70-х годов, приходишь к заключению, что и картины и рисунки его — это отрывки той народной жизни, которую он всего лучше знал, которая многие годы билась и неслась перед его глазами в Вятке и в Петербурге и для изображения которой ему не надо было ничего изобретать, ничего выдумывать. Васнецов вместе со всеми тогдашними талантливейшими своими товарищами выполнял в России, ничего не зная о Курбе и его революционном художественном творчестве, то, что этот истинный сын народа и своего времени ставил в то время целью и задачей настоящего, современного искусства1. «Быть в состоянии передавать в своих творениях нравы, идеи, внешний облик моей эпохи на основании моей собственной оценки; быть не только живописцем, но еще и человеком, одним словом, создавать живое искусство — такова моя цель... Выставляя на сцену наш характер, наши нравы, наши дела и действия, художник спасется от презренно ничтожной теории «искусства для искусства», на основании которой современные творения не имеют ровно никакого смысла; он убережется от фанатизма «предания», осуждающего его вечно повторять все только старые идеи и старые формы, и забывать свою собственную личность...» Но как бы исполняя, неведомо для самих себя, этот завет великого французского художника-реформатора, Васнецов с юными своими друзьями и товарищами, тоже неведомо для самих себя, выполняли завет другого нынешнего художника, еще в сто раз более высокого и глубокого, чем француз,— художника русского: Льва Толстого самого. «Как подумаешь иной раз, говорит он, сколько лжи нагромождено в наших книгах, то и не знаешь, где ее больше: в жизни или в книгах? И возьмешься иногда за перо, напишешь вроде того (пример)... И вдруг станет совестно, и бросишь перо. Зачем врать? Ведь этого (что ты изображаешь) не было. Зачем же ты прибегаешь к неправде? Пиши о том, что было, что ты действительно видел и пережил. Не надо лжи. Ее и так много...». Новая русская художественная школа словно стремилась воплотить своею кистью эти мысли. Она не хотела врать, она не хотела лгать. Она от всей светлой своей души, от всего чистого, потрясенного своего сердца писала лишь то, что «видела и пережила». От этого все лучшие ее творения имеют значение не для одних нас, современников, но для всех времен. Это мало-помалу стала наконец видеть даже сама Европа и аплодировать нам издали. Между художниками «толстовского направления», если можно так сказать, Васнецов тоже играл в 70-х годах немалую роль.
Поэтому-то и лучшая часть русской публики, и лучшая часть русской журналистики с самого же начала деятельности Васнецова стали относиться к нему с большой симпатией, хотя иной раз тоже и с порицанием. <...>
Публикуется по:
Виктор Михайлович Васнецов: Письма.
Дневники. Воспоминания. Суждения современников/
Сост., вступ. ст. и примеч. Н.А. Ярославцевой. – М.: Искусство, 1987. –
496 с., [24] л. ил., 1 л. портр. – (Мир художника). – С. 322-323.
 В. М. Васнецов. Иван царевич на Сером Волке. 1889. |  В. М. Васнецов. После побоища Игоря Святославича с половцами. 1880. |  В. М. Васнецов. Преферанс. 1879. |
Чудные у нас иногда дела творятся. Люди смотрят — и не видят, слушают — и не слышат! Да ведь чего иногда не видят, чего не слышат — вещей самых необыкновенных, самых изумительных, самых талантливых, на которых, казалось бы, ничьей радости, ничьего восхищения, ничьего любования не должно было бы достаточно хватать.
А Васнецов, мне кажется, должен был бы ожидать совсем другого нынче.
Правда, его картина въехала в галерею Третьякова еще в конце лета, и времени прошло с тех пор довольно. Но она успела, кажется, до нынешней минуты по-настоящему, во всю меру, восторгнуть одного только человека: самого Третьякова, незадолго до его конца, и это как будто в истинную награду за долгую жизнь любви, самоотвержения, беспредельной преданности своему собственному и общему народному делу. Нашлось, правда, и еще несколько человек, которые уразумели новую картину и прильнули к ней всей душой и сердцем.
Они затеяли декадентский журнал издавать и, в виде программы, заблаговременно объявляли в печати: «Мы (русские) представляемся в Европе чем-то устаревшим и заснувшим на отживших преданиях», «наши художественные произведения, несмотря на талант, совершенно игнорируются тамошней критикой и публикой, считаются vieux jeu чем-то вроде надоевшей итальянской арии».